Плотно сбитый, коренастый Валера Ширшов имел второй разряд по вольной борьбе. Как-то решил проверить его разряд в спортивном уголке. На разминке схватился с ним побороться, Валера поддался, я сверху. Хотел уже праздновать победу, но не успел, его ноги так сильно сжали талию, что в зобу дыханье сперло. Теперь понимаю, почему борцы хлопают по мату, прося пощады, потому что иногда не только мата, но и голоса нет.
Он один из тех, кто не был солдатом, но дослужился до командира отделения и полностью хлебнул удовольствия от дежурства по роте.
В одно из дежурств, собираясь на строевую подготовку, комбат Богомазов обнаружил, что на брюках разошлись стрелки. На ворчание «Пини» ротный Любарь, выскочивший из канцелярии, услужливо посоветовал погладить их в курсантской бытовке и дал команду дежурному включить утюг. Младший сержант Ширшов включил видавший виды утюг, который курсантами, спешащими в увольнение и не желающими терять драгоценное время, был отрегулирован так, что нагревался за считанные секунды, и, оценив рыжую от утюга старую тряпицу для глажения, пошел искать в каптерку кусок чистой простыни, достойный объёмных галифе комбата.
«Пиня», видимо, подзабыл порядок приведения брюк к строевому виду, приладил галифе на доску и, забыв или не дождавшись тряпицы, поставил раскаленный утюг на стрелку. Раздалось шипение, и едкий дым повалил из-под прикипевшего намертво утюга. «Пиня» в семейных трусах, держа на вытянутых руках дымящиеся новые брюки недавно введенной формы одежды, со слезою в голосе, проглатывая от негодования окончание фамилии ротного, сокрушенно гнусавил:
– «Люба…», «Люба…», что ты мне присоветовал!
«Люба…», почувствовав нагоняй, ужом выскользнул из казармы, но кликуха от комбата прилипла намертво.
