Командование батальона располагалось в казарме 10 роты, поэтому внутреннему наряду доставалось шишек больше, чем в других ротах. Комбат Богомазов, прозванный не одним поколением курсантов «Пиней Гофманом», в кабинет приходил не часто, но, приходя, считал своим долгом поучаствовать в процессе воспитания. А поскольку ко времени его прибытия рота уже была на занятиях, а офицеры исчезали по своим делам, весь свой педагогический запал он тратил на дневального, который в отличие от дежурного от тумбочки смыться не мог.
Попавшийся на глаза Конопацкий, получив выволочку от комбата за внутренний порядок, снимал наряд с дежурства и в этот же день назначал повторно, что позволяло за месяц отстоять более 15 нарядов. Такая реакция комроты вынуждала идти на ухищрения.
Вскоре курсанты подметили, что утром «Пиня» в любом случае делает вытянувшемуся в струнку дневальному одно замечание по уборке независимо от ее тщательности: он мог потребовать натертый до блеска пол натереть повторно, отсутствующую пыль убрать заново. Для него важно было проявить свою требовательность, по народной мудрости, чтобы карась не дремал, когда щука колобродит. Комбату нравилось, чтобы замечание немедленно устранялось.
Однако когда дневальный у тумбочки не стоял, а в нарушение устава делал уборку, и подавал команду «Смирно!», взяв щётку или швабру на манер винтовки «к ноге», обходилось без замечания. Когда наружное наблюдение устанавливало приближение батальонного командира к казарме, дневальный вооружался щёткой и с озабоченным видом изображал тщательную уборку. Дежурный делал вид, что его появление внезапно, истошно орал на пустую казарму «Смирно!», при этом дневальный, принимая положение столбиком, имитировал испуг, роняя щётку, и отдавал рапорт. Эта картина до слез умиляла старого служаку и удовлетворяла его воспитательное рвение.
Днём, когда «Пиня Гофман», грузноватый мужчина в солидном возрасте, по причине старческого энуреза несколько раз проходил мимо дневального в туалет, строго следя за правильностью отдания чести и делая, не останавливаясь, одно замечание по внутреннему порядку. Наряд, чтобы избежать какой-либо бесполезной работы, шел на хитрость: бросал на видном месте фантик или выдёргивал полу шинели из аккуратно заправленной ниши. У каждого наряда был свой «любимый» недостаток. Комбат, проходя мимо дневального и узрев беспорядок, обиженно гнусавил:
– Вы, что, товарищ курсант, не видите? Заправьте шинели!
– Вам, товарищ курсант, комбат нужен, чтобы навести порядок!
Дневальный стремглав бросался к нише и немедленно устранял недостаток. Возвращаясь в кабинет, он, довольный снятым давлением мочевого пузыря на душу и расторопностью наряда, удовлетворенно пыхтел:
– Ну, вот теперь порядок!
Повторные его походы в писсуар обходились без замечаний. Если наряд забывал исполнить этот обязательный ритуал, то придирки следовали при каждом походе, получал нагоняй попавшийся на глаза офицер, и дело заканчивалось снятием с дежурства даже при идеальном порядке на пути следования.
С приходом Любаря ритуал немного изменился. Ротный старался сам встретить комбата и, семеня за ним в полушаге, выгнув шею и заглядывая в лицо, сопровождал его по казарме. Проходя мимо стенда настенной печати, «Пиня», не изменяя себе, прогнусавил, что боевые листки пожелтели от времени.
– Дневальный, немедленно замените! – дал чёткую команду ротный. Я быстро снял старые листки, но редакторы были на занятиях, и новых листков до вечера не предвиделось. Отсутствие их грозило наряду очередным замечанием.
– Товарищ старший лейтенант, где взять листки? – поинтересовался я.
– Комбат ушел?
– Так точно!
– Повесить на место старые!
Я даже проявил инициативу – поменял их местами, так они провисели ещё неделю.
