Немецкий язык преподавала учительница с крупными чертами лица, которую за глаза называли «Маскулина», от немецкого «мужской род». Когда она ушла в декретный отпуск, её до конца года подменяла древняя сухонькая старушка, учившая немецкому языку ещё наших родителей. Школьные острословы прозвали бабушку «Умляут». Подслеповатая и почти глухая пенсионерка не могла добиться дисциплины, и уроки проходили без особой пользы. Любимым развлечением на уроке была сцена разговора, когда кто-нибудь нарочито громко за её спиной хлопал крышкой парты. От грохота, сравнимого с пистолетным выстрелом, глухая училка резко поворачивалась к ближайшему ученику:

– Встань, болван! – тот нехотя вставал, сам напуганный хлопком, и начинал объяснять, что это не он.

– Садись, болван! – на этом инцидент считался исчерпанным. «Умляут» дотянула нас до конца учебного года. За лето прибыли новые учителя.

Л.В. Цедрик – новая учительница по математике в больших очках в чёрной оправе и в желтом костюме, напоминавшая злую осу и очковую кобру одновременно, резко взялась за наведение порядка, проводила контрольные, выставляла всем двойки в дневники и журнал. За нарушение тишины и неуспеваемость лупила дневником по головам, непослушных выгоняла из класса. От двоек в дневнике быстро было найдено средство: их стали прятать, говоря, что забыли дома. После обыска забывчивым также могла поправить прическу находкой. За пристрастие к рукоприкладству мы между собой прозвали её «Цербер».

Петро, спасая одноклассников, прятал дневники в печку, возле которой сидел. А когда «Цербер» пыталась треснуть его демонстративно лежащим на парте дневником, он просто вставал во весь свой гренадерский рост, дотянуться  до заветной цели было невозможно.

Классным руководителем был муж математички, человек добрейшей души, сменивший «Умляут». Иногда мы пытались жаловаться ему на жену за строгость и двойки, переполнявшие журнал и дневники, он смущался и обещал повлиять на супругу. Видимо, это у него не совсем получалось, затылки наши продолжали проверяться на прочность только уже с приговорками:

– Я вас отучу жаловаться!

Справедливости ради следует сказать, что математику мы знали намного лучше немецкого. Что лучше?