Михалыч – родом из Черновиц. Сам относил себя к уличной шпане, чем немного бравировал. Благодаря родительнице, работавшей в войсковых частях, где он пропадал днями, из всех школяров имел наиболее полное представление об армейской жизни. Улица наложила свой защитный слой на его душу, докопаться до нее было сложно. Имел авантюрный характер, очень активен на этапе втягивания в аферу, но на этапе реализации хватало благоразумия соскочить с набирающего ход поезда. Учился с ленцой, природной смекалки и изворотливости хватало, чтобы держаться золотой серединки.
Незлобиво, но надоедливо подшучивал над Вовкой Лыткиным, воспитывая в нем жесткость характера для предстоящей армейской службы и вызывая хотя бы на словесное сопротивление. Тот отмалчивался, уклонялся от конфликта, а однажды на очередное приставание «воспитателя», обозвавшего его «девчонкой», выдал первое пришедшее на ум слово созвучное фамилии:
– А ты, ты – «Машка»!
Все рассмеялись на реакцию Вовки, но прозвище прилипло.
Мешков имел один, но досаждающий всем, проживающим с ним в комнате, характерный недостаток – он банально храпел. Ко всему же был большим любителем поспать. Только командир отделения проревет «Отбой!», убывая в подвал для штудирования конспектов, Саня мгновенно вырубал свет и в опорном прыжке через спинку кровати с грохотом падал в подготовленную постель. Это надоело, и кто-то сунул под матрас гриф штанги, полеты прекратились. В царство Морфея он входил без всякой подготовки, через минуту мирное сопение превращалось в настойчивое похрюкивание, а еще через пару минут из постели раздавалась ночной гимн джунглей – песня голодного льва. Хер-сон! Иногда в комнату заглядывал дежурный по роте, интересовался, что происходит, и, узнав, выражал бодрствующим соболезнование. Взывание к совести отметалось нарушителем тишины железным аргументом – врачи ничего сделать не могут. Подушка и одеяло были плохой звукоизоляцией. Никакие народные средства не помогали, цоканье на него не действовало и лишь вызывало переключение на более мощную волну, комната продолжала бодрствовать под богатырский храп. Запущенный тапочек прилетал назад с удвоенной обидой силой. Наконец средство было найдено. Кто-либо просил Саню рассказать какую-нибудь историю из его уличных похождений. Врал он безбожно, так как через некоторое время байки стали повторяться, но обстоятельства и окончания были другими. Никто его особенно не слушал и не уличал, главное – было выиграть 10-15 минут для отхода ко сну. Понемногу комната привыкала к извергаемым децибелам, а ближе к выпуску он повадился в самоволку. Отделение его дружно поддерживало, торжественно выпроваживало и, при необходимости, бережно прикрывало.
